М. В. Шарапова

«Женское ли дело - война?»

22 июня 1941 г. Воскресенье. Я готовилась к сдаче экзаменов по истории КПСС (была студенткой 2-го курса ЛЭТИИССа). По приемнику "Си-235" услышала голос Молотова, что Германия объявила нам войну. О, ужас! Вроде и готовиться к экзаменам незачем. Мы, студенты, собираемся в институте, и нас направляют в военкомат для вручения повесток на мобилизацию, но многие, не дождавшись их, уходят на сборные пункты. Сколько слез, горя!

В июле меня направляют на оборонные работы в район Грузино - Пери для рытья противотанковых рвов.

В сентябре студентов отзывают в институт для продолжения учебы, но занятий нет. Тех, кто жил в общежитиях, направляют на оборонные работы, а живущих дома - в госпитали. Мой госпиталь находился на углу ул. Скороходова и пр. Кировского (б. лицей). Работали мы санитарками-нянечками. Во время артобстрелов и бомбежек приходилось раненых с 3-го этажа спускать на носилках в бомбоубежище. И вот, однажды, в бомбоубежище слышу, кто-то меня называет по фамилии. Всматриваюсь в раненых и узнаю нашего школьного учителя-военрука. Это была и радостная, и печальная встреча!

Когда замерзла Ладога, наш институт эвакуировался в Алма-Ату. Я осталась в Ленинграде и продолжала работать на общественных началах в том же госпитале, получая продкарточки в институте. Ох, как мне с ними не везло! Как-то я заболела, и получать карточки пошла мама, а на обратном пути их у нее выкрали. И второй случай - к нам в госпиталь пришла работать девушка, которая сказала, что её сестра может отоварить карточки крупой. Я, по своей доверчивости, отдала ей карточки и больше её не видала. И третий случай. После суточного тяжелого дежурства я зашла в булочную на Кировском пр., встала в очередь, но от усталости стоять не могла. Впереди меня стоял старик (а может и не старик). Мне показалось, что он уронил карточки. Я подняла их и отдала ему, и сразу ушла. А когда пришла домой, оказалось, что я отдала ему свои. Только благодаря жизненному опыту моего отца (в имп. войну он был в плену у немцев), всю ботву с огорода он засилосовал в бочки (мы жили в пригороде - Ольгино), да менял вещи на дуранду (льняные жмыхи для скота), и этим поддержали свою жизнь.

По настоянию отца я устроилась в штат госпиталя на ул. Мира (Петрогр. ст-на). Хоть и сама была как дистрофик, но вид больных был ужасен. Особенно при раздаче пищи голодные глаза следили непрерывно за каждым движением. Смертность большая. Вынося как-то покойника в подвал, мы оставили под ним простыню. Ст. м/сестра заставила меня пойти и принести ее. В покойницкой света не было, ходила со свечой, нечаянно задела руку покойника, выдернула простынь и, не помня себя от страха, поднялась в отделение. Поезда не ходили, на работу приходилось из Ольгино ходить пешком. Однажды решила сократить путь и пошла через ЦПКиО. Парк был изрыт траншеями, а в них побросаны покойники, не довезенные до Серафимовского кладбища. Пока добредешь до дома, немного отдохнешь и снова на суточное дежурство.

Немецкая артиллерия начала добираться и до нашего поселка. В канун моего призыва в армию у нашего дома разорвался снаряд, вылетели стекла в комнате, а на улице убило снарядом женщину. Другим снарядом был убит проф. ЛИИЖТа Шишко.

В июне 1942 г. Парголовским РВК я была призвана в армию. Мне было 20 лет. Нас, девушек, было человек 50. Представитель в/части повел нас по Выборгскому шоссе до Сертолова. Там часть девушек осталось, остальные пошли на Черную Речку. Призыв женщин освободил многих солдат от таких работ, как в прачечной, столовой, на пекарне, финчастях, на складах. Начальник тыла 293 артпульбата Ганин В. Д. оставил меня у себя писарем. Большинство солдат в тылу были из южных республик. Мне выделили место в землянке на нарах вместе с солдатами, принесли сена, и я туда ходила ночевать. Правда, была я здесь недолго. Меня перевели писарем в штаб батальона. В мою обязанность входило следить за изменением передвижения личного состава. Ряды солдат редели, их откомандировывали в другие части. Зимой 1943 г. я вместе с ПНШ Котляром ездила в Ленинград в распредпункт фронта (пр. К. Маркса) за пополнением. Нам выделили 400 солдат, преимущественно нацменов пожилого возраста, и, когда я потом приходила в роты, они меня встречали как родную.

Очень трудно было привыкать к фронтовой обстановке. Нам, молодым девчонкам, оказавшимся в мужской среде, приходилось иногда слышать то, что не положено нашим ушам, грубить, что не положено моим сверстницам, и были очень ограниченные гигиенические условия. Но мы понимали, что с этим надо мириться, необходимо защищать Ленинград.

Из штаба меня перевели писарем в 4-ю роту к капитану Модникову. В землянке сыро, вода, ходили по доскам. Я простыла, и началась моя госпитальная жизнь - медсанбат, гарн. госпиталь, туб. госпиталь в Ленинграде.

Окопная жизнь удивительно тесно сроднила нас. Пожилые бойцы, оставившие дома свои семьи в глубоком тылу, относились к нам, девушкам, с отеческой заботой, проявляя заботу, облегчая наш воинский труд. Помню такой ужасный случай. Дежуря у коммутатора в землянке (я была в то время телефонисткой), я обернулась и увидела огромную крысу, стоящую на задних лапах и смотрящую на меня. Со страху я упала со стула, ударившись о печку-времянку, и так рассекла переносицу, что пришлось накладывать швы. Из своих девчат хорошо помню Женю Матвееву, она была санинструктором в одном из боевых женских гарнизонов. Так ею была оказана медпомощь раненому снайперу Гущину и лейтенанту Исаеву. Не раз и сама выходила "на охоту" со снайперской винтовкой. Она участвовала в слете снайперов УРа. Ее стихи неоднократно печатались в армейской газете "Знамя победы" и в сборнике "красноармейских изданий", инициатором которого был поэт Н. Тихонов.

Создавали мы и самодеятельность. Ведь большинство из нас были молоды. В условиях тяжелой блокады надо было поддерживать моральный дух, боеготовность, веру в нашу победу, всячески скрашивать нашу окопную жизнь, связанную с тревогами, обстрелами, гибелью близких друзей и товарищей.

Здесь, на фронте, я нашла свое личное счастье. Вышла замуж за нашего пом. нач. штаба Шарапова В. М. По окончании войны мы с мужем немало поездили по стране и даже пришлось работать в HP Болгарии и Венгрии. В Болгарии В. М. Шарапов работал в гр. военных советников, а я была секретарь Объединенного профкомитета сов. граждан.

Судьба снова свела нас с Черной Речкой. По возвращении из НР Венгрии Шарапов снова служил там в в/части до ее расформирования. Муж ушел рано из жизни, прожив всего 52 года. Я работала в Союзном узле связи. Вырастили дочь, доцент Московского технолог. ин-та, филиал в Ленинграде, внучка - студентка. Связь с однополчанами не прерывается.

Ефрейтор
Шарапова (Потифорова)
Мария Васильевна